| На "Опушку" |
| За грибами |
НИКИТА ЕЛИСЕЕВ
ЖИЛЬ И ЖАННА
(Из цикла «Грибы
добра»)
Жаль Жиля, да и Жанну жалко.
Мишель Турнье написал о Жанне и Жиле роман.
Георг Кайзер написал о Жиле и Жанне пьесу.
А так … никто и внимания не обратил на свет и тень. Скажи мне, кто твой друг и я скажу, кто ты. Нехорошая, следовательская какая-то, поговорка.
Скажи мне, кто твой главнокомандующий, и я скажу, кто ты – тоже та ещё поговорочка.
Скажи мне, кто ты, и я скажу, кто ты, на самом-то деле. Вот это – вернее.
Орлеанскую деву (спасительницу Франции) и вампира из Тиффожа (губителя французских малышей) ждал костёр.
Вампир из Тиффожа, Жиль де Рэ, в юности служил под началом у Орлеанской девы, Жанны д Арк.
( Жила, по которой толчками двигалась кровь убитых, замученных, маленьких… Билет, который собирались вернуть Богу, Жиль де Рэ забрал себе, сунул в нагрудный карман (пардон, в те времена не было нагрудных карманов). Самый молодой маршал Франции, улыбаясь, сказал: «Проблему моего инобытия пусть решает тот, кому подчинено моё инобытие… Зато своё здешнее бытие я оформлю так, как мне нравится. Земля мне будет раем»)
Жанна молила на костре: «Дайте крест!»
Владетельный сеньор, богач, садист, много-и-детоубийца, Жиль, выл от боли, которую столько раз и с таким удовольствием доставлял другим. Он признался во всём, что совершил. Чистосердечное признание облегчило наказание. Его удавили, прежде чем сжечь.
… а если Жанна и впрямь была ведьма? Страшная, мужеподобная, костлявая. Богиня войны. Не полногрудая тёлка в латах, а настоящая валькирия – кожа, кости, мускулы и ненависть к чужеземцам.
Явление Жанны – явление антихристианское. В Жанне ненависть новейшего национализма справила свой первый бал. Универсалистский дух средневековья, взорванный духом национальной вражды – вот что такое Жанна.
Инквизиторы не зря допытывались у Девы, кто нашёптывал ей планы, кто советовал ей, кто наставлял её на путь… Истинный?
«Разве англичане не такие же христиане, как и французы?» – спрашивали у Жанны.
«С кем Бог, с христианами-французами или с христианами-англичанами?» – интересовались монахи.
Они вовсе не пытались «запутать бедную девушку». Они пытались разрешить серьёзную проблему – национального и общечеловеческого. Хреново, конечно, что решали они эту проблему, выполняя военный заказ оккупационных властей, очень хреново, но …
Позвольте обратить Ваше внимание на парадокс Жанны…
Её осудили как ведьму. Признали действительность, реальность её «голосов» и видений. Инквизиторы согласились с Жанной: с ней кто-то беседовал. Только для Жанны этот кто-то был Богом, для инквизиторов – Сатаной.
Спустя несколько лет её реабилитировали. То есть, признали: не было никаких голосов. Чего не покажется экзальтированной героической девушке? Чего ей только не послышится…
В 1920 году, после разрушительной войны, накануне другой разрушительной войны, когда дух Девы, дух национальной вражды, бесплодной, как Krieg, как крииик, … словом, в 1920 году её канонизировали. Стало быть: признали реальность всех её чудес, «голосов» и видений. Вернулись к исходной точке. Брат Кошон, осудивший Жанну, мог бы обиженно воскликнуть: «Так за что же мой прах после реабилитации Девы вышвырнули из могилы? Я ведь тоже признавал все её чудеса. Я просто узнавал, выведывал, исследовал, испытывал и выпытывал, чьи это были голоса? Не того ли духа, что нашёптывал Седекии: «Твой царь избодает врагов своих, как ты избодаешь воздух рогами, выкованными из серебра…?»
Жиль де Рэ кусал себе губы. Жиль де Рэ думал: «А что же Франция милая? Конечно, каре и стража… Одна за всех – получилось, все за одну – позор!» Примерно так думал де Рэ. Жиль де Рэ дождался последнего вопля сжигаемой, растолкал толпу, побрёл на постоялый двор. Ему вспоминался давний, давний разговор с Жанной, не то спор, не то «взаимосогласие».
«…тебе просто нравится убивать, тебе нравится война… ты боишься себе в этом признаться, но тебе это нравится…» Он лежал лицом к стене, пальцами водил по доскам, вспоминал: «…после бывает стыдно и страшно? Так и после соития бывает страшно… убийство такой же сладкий, такой же неодолимый грех, как и соитие. Ещё сильнее, ещё всеохватнее, первороднее. Что ты будешь делать, когда мы выгоним англичан? Вернёшься пасти овец? По ночам твоё сердце будет скрипеть обагрённое убийством. Станешь придворной дамой? Советницей короля? Что тебе делать, богине войны, в замирённой Франции? Меня и тебя сожрёт тоска, ночами мы будем мчаться по белым лунным дорогам известно зачем известно зачем…»
Жиль де Рэ повернулся на спину, ладонь положил на лоб. Лоб был в мелких капельках пота. Языком барон слизнул со щеки слёзу. Самый молодой маршал Франции шмыгнул носом.
«По-настоящему, – услышал он благородный басовитый голос, – следовало бы сжечь тебя. Но ты не волнуйся, ещё сожгут… А до этого ты успеешь поразвлечься по-человечески. Жанне я не решался явиться без маски. Бедной девочке нужны были хорошие слова. Отчизна, бедный дофин, насильники-англичане, ты – другое дело…»
Жиль де Рэ скосил глаза и увидел того, кого уже видел когда-то. Голубоглазый высокий блондин сидел за столом, ел жаркое и пил вино. «Проголодался, – объяснил блондин, – ты не в претензии? Перенервничался… Спорил со стариком, куда определить девушку. Секрет, мальчик мой, секрет. Садись, дружище, тоже поди не в себе? Тяжёлый день, тяжёлый, ничего не скажешь»
Жалко Жанну, да и Жиля – жаль, а вот колаборациониста Кошона нисколько.
Жиль де Рэ пробрался в Руан. Жиль де Рэ, самый молодой маршал Франции, стоял в толпе, когда жгли его главнокомандующую.